Как было условлено, в ночь с 13 на 14 июля мы должны принять самолет, который доставит Стефанчикова и рацию. Готовясь к встрече, не теряем время даром. Тщательно разведали район Ставрово — Соломатино — Глебовка, выбрали посадочную площадку, оборудовали ее. Затем натаскали сюда сухих сучьев.
Однако к вечеру погода испортилась. Небо заволокло тучами. Духота усилилась.
— Будет гроза, — проговорил Комков.
И гроза разразилась. Огненными змеями разрезали черное небо молнии. Оглушительные раскаты грома слились в один протяжный треск. Дождь лил как из ведра. Вряд ли в такую погоду прилетит самолет. И от этого досадно становилось па душе.
— Сергей, — окликнул меня Комков.
Я повернулся в его сторону в то время, когда вспыхнула молния. Ослепленный голубовато-дрожащим светом Комков улыбнулся.
— Ты знаешь, Сергей, — продолжал он, — как я боялся грозы до войны. Чуть громыхнет, и сразу душа холодеет. А сейчас... Ну, хоть бы капельку страха. Почему, а?
Неистовствовала гроза. Гудело, трещало, грохотало небо, как будто оно было металлическим, и по нему непрерывно стучали многопудовыми кувалдами, змеились молнии. А мы, двое партизан, заброшенных во вражеский тыл, мокли под дождем в дремучем лесу, проклиная войну, немцев, ее начавших, и все на свете. Наконец замолчали, думая каждый о своем.
Но вот снова по небу полоснула молния, на какое-то мгновение осветила моего товарища. Я увидел пытливый взгляд сосредоточенных сероватых глаз, изрезанное неглубокими морщинами лицо, коротко остриженную голову. «Он стрижется потому, что рыжий», — вспомнил я.
В отряде над ним подтрунивали. Даже кличку дали Золотой, потому что у него огненно-рыжие волосы. Он сбрил волосы.
— Не люблю, когда зубы скалят попусту, — признался он. — Не молодой я. В девятнадцатом веке родился. А сейчас двадцатый. Значит, два века живу.
Подпасок, потом батрак, он только при Советской власти почувствовал себя человеком. И когда над страной нависла смертельная угроза, он, не раздумывая, взялся за оружие, чтобы отстоять свою власть.
— А что такое смелость, Сергей? — вдруг спросил Федор Ефимович. И, не ожидая ответа, продолжал: — Немец наглец, по трус. Я думаю, смелым по-настоящему может быть только тот, кто в любую минуту готов отдать народу, людям все, даже жизнь. Ты можешь быть смелым. Я даже уверен, что ты смелый, потому что ты сознательно подвергаешь себя опасности.
Мне вспомнились слова летчика: «Прыгать боишься, трус несчастный!». Неужели он мог заподозрить меня в трусости? И, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, проговорил:
— Не будет сегодня самолета. Давай поспим...
— Можно, — согласился Комков.
Самолет прилетел на следующий день. В половине двенадцатого мы услышали приближающийся рокот мотора и зажгли костры. Через пять минут «кукурузник» уже стоял на нашем аэродроме. Мы подбежали к нему.
— Кто идет?
— Соловей и Золотой.
Из кабины выпрыгнул капитан Верхомий и подбежал ко мне.
— Добрый вечер, Соловушка ридный, — тепло приветствовал он меня. — Жив, значит?
— Мне умирать не к спеху, — сухо ответил я, давая почувствовать этим, что не забыл его злых слов.
— Чувствую, что напрасно тебя обидел, — сказал он. — Пробачь мэне, друже.
Украинец по национальности, Верхомий часто вставлял в свою речь слова родного языка. Чувствуя, что он искренне раскаивается в нанесенной обиде, я ответил:
— Ладно. Чего там.
— Нет, ты скажи, Соловушка, что зробылось. — А когда я рассказал, с сердцем воскликнул: — Вот дурень! Да тебе ж совсем могло сорвать голову стропой.
Не знал. Ну, что ж. Все хорошо, что хорошо кончается.
Значит, друзья?
— Друзья!
Верхомий крепко стиснул мне руку и проговорил:
Договорились. А теперь за дело. Вот тебе письмо. А вот пассажиры.
— Владимир Болотов, — представился парень лет двадцати.
— Шура, — назвала себя девушка.
Обоих я видел в хозяйстве Чернышова и поздоровался, как со знакомыми.
— Ждал Стефанчикова? — спросил Верхомий. — Задержали. Ребят надо было в первую очередь перебросить. С ними и договоришься потом. А сейчас давайте ваши парашюты. Они нужны нам.
В первом часу ночи Верхомий улетел на «Большую землю», а мы отправились на базу. Она находилась неподалеку от посадочной площадки, за которой мы вели неослабное наблюдение.
Владимир Болотов рассказал, что он и Шура получили особое задание, к выполнению которого приступят с прибытием остальных товарищей.
С 16 по 22 июля самолеты регулярно совершали рейсы. Они доставили разведчиков и Стефанчикова. Систематические полеты не могли долго оставаться незамеченными. Опасаясь быть обнаруженными гитлеровцами, решили временно прекратить прием самолетов, но с «Большой земли» передали радиограмму.
«Готовьте хорошо укрытую от немцев посадочную площадку. 26 июля прилетят шесть У-2 по два рейса. Сигнал приема самолета — буква Г. Командарм Белов».