Душно и накурено в жарко натопленной командирской землянке. Но мы не замечаем ядовито-синеватых облаков дыма. Мы потеряли счет времени. Всех, кто пришел на заседание партийного бюро, волнует единственное — судьба отряда. Нашлись горячие головы, которые настаивали принять неравный бой. Я не хочу называть фамилию моего товарища, который, выйдя на середину землянки, широким театральным жестом попросил внимания и воскликнул:

Скажите, кто собрался здесь в роковой для нас час — трусы или люди подвига? — И сам ответил: — Нет среди нас людей малодушных и слабых. Я говорю резко и прямо. Из сложившегося положения есть два выхода. Но если я осмелился бы предложить один из них, вы плюнули бы мне в лицо. Коммунисты не сдаются на милость победителя. Значит, остается единственный выход — принять героическую смерть в бою. Мы повторим подвиг братьев Наумовых и Сергея Николаевича Червякова. Прошу поставить мое предложение на голосование.

Вы партизанщину не разводите тут! — вспыхнул Бусловский. — Вам хочется потерять голову. Не разрешаю! Пока я здесь командир, не разрешаю!

— А ты не горячись, — чуть слышно проговорил Бусловский.

— Вы против? Почему вы молчите, Николай Иванович?

— Думаю, — все так же тихо ответил Бусловский, спокойно посасывая цигарку-самокрутку. Постоянно улыбающееся, чуть продолговатое лицо его было серьезным, а искрящиеся черные глаза — грустными.

— Другого выхода я не вижу.

— Не у всех такое неважное зрение, — отозвался Николай Иванович. — Ты согласен с его предложением, комиссар?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда у тебя, видимо, настроение сдаться на милость победителя?

— Что? — растерявшись, переспросил я.

В землянке пронесся легкий смешок, и совсем озорно рассмеялся Бусловский. От едкого дыма и смеха на глазах у него выступили слезы. Я хорошо знал Николая Ивановича и понял по его настроению, что он уже пришел к какому-то решению. И действительно, он попросил слова.

— В русских сказках герои часто попадают в безвыходное положение, — начал он. — Но положение только на первый взгляд кажется безвыходным. Я помню одну такую сказку. Дорога, по которой ехал Руслан-царевич или кто-то другой, раздвоилась. А перед дорогами надписи: «Налево пойдешь — смерть найдешь, направо подашься — голову потеряешь». — Бусловский встал. Погасла добрая улыбка дедушки-сказочника. Из-под насупленных бровей глаза смотрели строго, почти сурово. Он продолжал: — А нам не к спеху голову терять. Или сдаться на милость победителя, или принять героическую смерть? А я не согласен ни с одним «или». Умереть, конечно, лучше, чем сдаться, но тоже плохо. Смерть меня не устраивает. Надо жить, чтобы громить врага.

— Так в чем же дело, товарищ Бусловский? Вот он, враг, громите его! — с горячностью и не без издевки воскликнул неудачно выступивший оратор.

— Вы партизанщину не разводите тут! — вспыхнул Бусловский. — Вам хочется потерять голову. Не разрешаю! Пока я здесь командир, не разрешаю! Мы не можем, не имеем права и не должны вступать в открытый бой с превосходящими силами противника. У нас другая задача — устраивать диверсии в тылу врага, нарушать его коммуникации, создавать в его гарнизонах обстановку нервозности и неуверенности. В этом — главное! Мы должны быть смелыми, дерзкими и неуловимыми. Я предлагаю третье: прорыв!

Партийное бюро единодушно поддержало предложение командира. Голосовал за него и мой товарищ. Все повеселели. Начальник штаба Столяров поднялся, открыл дверь. В землянку ворвался морозный, пахнущий смолой воздух. Заслоненное соснами, на горизонте вставало огромное красно-багряное солнце. Мы все высыпали наружу, увидели Веру. Она только что умылась снегом и энергично терла полотенцем раскрасневшееся лицо. Все еще не замечая нас, вскинула руки над головой, увлеченно продекламировала:

Мороз и солнце — день чудесный.
Еще ты дремлешь, друг прелестный.

 

Красива была в эту минуту любимица отряда! Заплетая спои длинные косы, Вера продолжала:

Пора, красавица! Проснись.

 

Вере — Екатерине Игнатьевне Савченковой — исполнилось 22 года. Но этих лет ей не дашь. Она уроженка Орловской области. Очень часто вспоминает мать. Охотно рассказывает о ней, о своих братьях и сестрах.

Девушка декламирует, а ее сверстник Алеша Игнатов взгляда не оторвет от нее. Партизаны понимающе перемигиваются. Кто-то иронически вполголоса запевает:

Комсомолочка сероглазая
Свела молодца с ума-разума.

 

Довольно, — сердито ворчит Игнатов.

Все улыбаются, всем радостно видеть смущенных Веру и Игнатова. Все искренне желают им счастья в будущем, а сейчас беззлобно подтрунивают над ними.

Но уже в следующую минуту лагерь пришел в движение: дали знать о себе каратели.