Однажды после рассказа о боевых делах отряда имени Бусловского меня спросили:

— Оказывается, вы больше убегали от гитлеровцев, чем били их. Почему?

В тоне паренька, задавшего этот вопрос, слышалось нескрываемое разочарование. Я улыбнулся. Что ответить пареньку? Как мог, постарался объяснить, в чем заключалась задача нашего отряда, действовавшего в непосредственной близости от линии фронта.

Да, мы всегда уходили от превосходящего по численности и вооружению противника, если, конечно, представлялась такая возможность. И в этом была наша сила, потому что это делало наш отряд неуязвимым. Командующий армией генерал Белов особо предупреждал нас, чтобы мы никогда не рисковали зря.

— Многие, — говорил он, — не понимают сути партизанской борьбы, непременно стараются закрепиться на одном месте, тратят силы и время на строительство оборонительных сооружений. А зачем? Сила партизанского отряда в его мобильности, в подвижности. Сегодня — здесь, завтра — за сорок-пятьдесят километров. Вот это дело!

Мы так и поступали. Как только каратели узнавали о месте нашего расположения, мы немедленно снимались. К сожалению, это не всегда нам удавалось. Отряд наш причинил врагу много беспокойств, и гитлеровцы непрерывно бросали на нас все новые и новые силы, отвлекая их от фронта. В этом, а также и в непрекращающихся диверсиях на железнодорожных линиях и заключалась наша поддержка частям действующей армии.

Очередную карательную экспедицию гитлеровцы предприняли против отряда в двадцатых числах мая. Командарм Белов, узнав об этом, распорядился, чтобы мы избежали открытого столкновения с противником. В этой же радиограмме он приказал 12-му гвардейскому отряду выдвинуться в район села Журиничи и временно прекратить боевые действия. Нам вменялось в обязанность обеспечить скрытый переход его через Полпинскую ветку. Кроме того, командование армии обязывало нас разыскать Воронина и решить вопрос о судьбе отряда, сформированного из бывших легионеров-власовцев.

В ночь на девятнадцатое мая мы простились с 12-м гвардейским и отправились встречать самолеты. Приняли три машины. Сразу же набросились на почту. Каждому не терпелось получить весточку от родных. Не преувеличивая, скажу, что доставленная почта самый будничный день превращала в праздник. Прочтешь письмо, и сразу на сердце становится теплее. Находясь в тылу врага, мы не чувствовали себя оторванными от семей. В трудных условиях войны почта работала бесперебойно.

Обрадовались мы и продуктам. В последние дни жили почти впроголодь. А тут — консервы, масло, сахар и даже копченый лещ.

— Ух ты, черт! — ликуя, словно мальчишка, воскликнул Талалаев. — Пахнет-то как, — и мечтательно добавил: — Пивка бы сейчас холодненького.

Любил поесть Талалаев. Товарищи, подтрунивая над его неистощимым аппетитом, говорили:

— Тебя легче похоронить, чем прокормить.

А он добродушно отшучивался:

— По работе и харч.

Отправляясь на задание, он до отказа заполнял свой вещмешок боеприпасами и продуктами.

— Куда ты набираешь столько? — заметили ему однажды. — Тяжело будет.

— Это с полным-то мешком тяжело? — удивился Талалаев. — Чудаки. С полным легче. Дальше дойдешь.

В этот вечер не только Талалаев, все ужинали с большим аппетитом. Копченый лещ был хорош и без пива.