В конце ноября группа бойцов получила приказ разведать населенные пункты Кцынь, Мойлово, Берестна и Катуновка.
— Узнайте, есть ли там немецкие гарнизоны, установите их численность, — напутствовал Николай Иванович Бусловский. — И не забудьте прощупать, какое настроение у людей.
Настроением мы интересовались неспроста. Дело в том, что гитлеровцы с первых дней оккупации начали идеологическую обработку населения. Они не гнушались никакими средствами для того, чтобы подорвать у них веру в прочность Советской Родины. Не имея сообщений о положении на фронтах, трудно было опровергать лживые утверждения о падении Москвы, разгроме Красной Армии. Большинство жителей отсиживалось в своих домах. Их сопротивление врагу было пассивным.
Наряду с пропагандой гитлеровцы прилагали колоссальные усилия для создания полицейских групп из местного населения. Желающих не было. С трудом удалось им создать полицейские участки в Хвастовичах и в поселке Холм, но наш отряд вскоре разгромил эти осиные гнезда. Партизаны захватили более сотни винтовок, пять автоматов, много боеприпасов.
Уяснив задачу разведки, Лебедев, Ермаков, Червяков и я, назначенный старшим группы, вышли из расположения лагеря. К исходу дня добрались до лесной сторожки «Синяя». Здесь нас встретил лесник Васин, не очень храбрый, но честный, преданный Родине человек. С ним мы постоянно поддерживали связь. Особенно привязался к партизанам его двенадцатилетний сынишка Сережа. Он не отрывал от нас восхищенного взгляда, пока мы, доставляя немалое удовольствие гостеприимной хозяйке, аппетитно уплетали отварную картошку с огурцами.
— Ешьте. Ешьте, — все время повторяла хозяйка.
Но мы уже были сыты, а главное — торопились. Встали из-за стола. Расторопный Сережа тащил весло. Он постоянно перевозил нас через Рессету. Благополучно переправил нас. на тот берег и в этот раз.
— А когда будете возвращаться, — предупредил Сережа, — я встречу вас. Только вы не забудьте свистнуть три раза.
— Хорошо, сынок. До свиданья.
Лодка отчалила от берега. Мы договорились о встрече и разошлись. Я направился в Кцынь. Там у меня был надежный человек — Смирнов.
С наступлением вечера мороз усилился. Торопясь, решил идти напрямик, через неглубокое озерцо, покрывшееся первым льдом. Лед гнулся под ногами, приятно потрескивал. Вспомнилось детство. По такому льду мальчишкой любил кататься на коньках. Задумавшись, я забыл об осторожности и провалился по пояс в воду. Одежда быстро обледенела. От холода зубы невольно выстукивали мелкую дробь. Скорее бы в теплую хату! Но не торопись, дружок. На этот раз будь осмотрительным, а не то приведешь за собой «хвоста», выдашь и себя, и явочную квартиру.
Кружным путем, по огородам, я наконец добрался до избы, где жил Смирнов. Как было условлено, трижды постучал в крайнее окно. В ответ раздалось два щелчка. Это значит, что в доме никого из посторонних нет.
— Господи! Да ты никак выкупался, Устиныч? — открыв дверь и впустив меня в жарко натопленную хату, воскликнула жена Смирнова Акулина Сергеевна.
— На озере провалился.
— Раздевайся!
Я не заставил себя просить дважды и через пять минут уже лежал на горячей печке. Но поговорить в этот вечер нам не пришлось. С улицы донесся гул моторов. Он все нарастал. Хозяйка выглянула в окно и тотчас же отпрянула.
— Черт немцев несет, — испуганно сообщила она. — Хотя бы мимо проскочили.
К сожалению, этого не случилось. В дверь постучали громко и требовательно. Хозяин открыл, и в хату ввалилась орава гитлеровцев. Но прежде чем они переступили порог, находчивая Акулина Сергеевна уже сидела возле меня и усердно терла мои не успевшие согреться ноги.
Вошедший первым рослый обер-фельдфебель осветил нас карманным фонариком. Мне стало не по себе. Никогда не думал даже, что встречусь лицом к лицу с врагом вот так. Невольно прикрыл глаза, но чувствовал, что на меня смотрят в упор, с подозрением.