Внешне он был таким, каким представляют большинство людей священника: в рясе, длинноволосый и длиннобородый, седенький и степенный. Не потому что старый, а потому что опыт служения Богу умудряет и остепеняет.
У отца Николая степенность выражалась во всем: в спокойствии прозрачно-голубых глаз, в доброжелательном тоне голоса, отсутствии резких необдуманных движений. На каждый вопрос — взвешенный, часто нелицеприятный ответ. Ничего показного, ничего наигранного! Неудовольствие «высказывали» густые былинные брови, сползающиеся навстречу друг другу, или «м-м-м!», выдавленное с глубоким вздохом сожаления и легким покачиванием головы.
Батюшке было за восемьдесят. Остались далеко позади годы неудалой грешной мирской жизни, но ранами в душе и занозами в теле отзывалась теперь неразумная молодость. «Гармонистом я был, любил плясать. Вот теперь ноги не ходят!», — говорил отец Николай. И все же Господь избрал его на служение Церкви, испытав партийными гонениями, отбранием доходной должности, презрением бывших друзей.
Однажды в Киево-Печерской лавре странно одетая женщина стала разговаривать с отцом Николаем. Исчезла она также неожиданно, как появилась, зато рядом стоящий старичок теперь заговорил с ним: «Знаешь, кто это? Святая великомученица Варвара!». И тоже исчез. Батюшка, рассказывая эту странную историю, никогда и никому не поведал того, что предрекла ему святая Варвара. Но эта встреча имела огромное значение не только в земной жизни протоиерея Николая Нянькина: он обрел себе предстательницу, ходатайницу за него перед Господом.
Кстати, мать протоиерея Николая Нянькина тоже звали Варвара. Благословение матери — иконка и крестик, а главное — ее святая материнская молитва спасли ему жизнь в годы Beликой Отечественной войны. Он был...
Да нет же! «Он был» — это не про него! Умер?.. Не-ет! Просто — ушел. И Господь принял светлую душу. Слово Господнее нерушимо: «Претерпевый до конца спасется». Батюшка безропотно терпел ужасные боли. Но бесполезно было задавать ему вопросы о его здоровье. Отвечал всегда одно и то же: «На все воля Божья», «Слава Богу за все». Когда оставался один в доме, он в полный голос распевал:
Господи, помилуй,
Господи прости!
Помоги мне, Боже,
крест свой донести!
Из последних сил, но твердо и молитвенно пел он так и за два часа перед... УСПЕНИЕМ. Именно так: не перед смертью, а перед успением. Он знал, что не исчезает во времени и пространстве, а лишь уходит туда, куда он сам стремился — к Богу! А мы по привычке молимся о нем: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего», но добавляем: «верного раба Твоего, Господи!» и просим: «Батюшка, моли Бога о нас, грешных!».
Тамара Демидкова